Какие проблемы наиболее остро стоят сегодня перед отечественным сельским хозяйством? Почему импортные технологии перенять проще, но это заведомо проигрышная стратегия? Чем болеют наши животные и почему сегодня особенно востребована зооонкология? Сможет ли Россия стать лидером в сельском хозяйстве, как было в советские годы? Об этом журналист Наталия Лескова беседует с Ириной Михайловной Донник, вице-президентом Российской академии наук, академиком РАН.
И: Ирина Михайловна, знаю, что вы очень долго занимались преподавательской работой, взращивали молодые кадры, а сейчас вы занимаетесь не менее важным делом, может быть, более глобальным, – вы поднимаете сельское хозяйство нашей страны, стараетесь вернуть его на лидирующие позиции, которые когда-то оно и занимало. Сейчас ситуация несколько изменилась. Но не без вашего участия постепенно выравнивается. Ирина Михайловна, как вы думаете, какие проблемы сейчас превалируют для нашего отечественного сельского хозяйства, и в частности, животноводства?
Донник: Наталия Леонидовна, вы немножко преувеличили, что мы занимаемся сельским хозяйством. Мы пытаемся научно сопровождать развитие технологий в сельском хозяйстве. К сожалению, сейчас действительно наука несколько оторвана от традиционного агропроизводства, и если оглянуться назад, то раньше она была органично встроена в сельскохозяйственный процесс. Ученые себя чувствовали на полях, на фермах, при работе сельскохозяйственной техники как у себя дома. У нас даже такое бытует выражение – академики в сапогах. Это академики, которые работают на полях. А есть такие, которые сидят в кабинетах.
Но, к сожалению, последние тенденции, которые идут 20-30 лет, привели к тому, что наука как бы отодвинута в сторону. Все замкнулось на современные технологии. Привезли новую импортную технологию, она от сих до сих прописана, шаг вправо, шаг влево не допускается, все четко прописано, и всё. И все говорят: «А какая тут может быть наука?» Да никакой, не нужна им наша наука. Но одно дело, если эта технология сделана на полях Северной или Южной Америки, или даже в Европе, с одним климатом, другое дело – если ты ее применяешь на Алтае, на Урале, в Сибири или даже в условиях юга страны. Возникает очень много вопросов, которые нужно решать.
И если бы было научное сопровождение полноценное, эти технологии быстрее бы адаптировались, развивались и тащили за собой развитие всего нашего аграрного комплекса. К сожалению, эта проблема существует.
Другая проблема – это проблема селекции в семеноводстве, то есть, по сути, обеспечение страны семенами отечественной селекции в достаточном количестве. Это очень большая проблема. Назад оглядываемся – у нас был хороший позитивный опыт, его надо не потерять. Институты, селекционеры создавали какой-то, допустим, сорт, у них у всех в научно-сельских организациях или в вузах были площадки, где апробировался этот сорт, доводился до производственных кондиций. А дальше этот сорт тиражировался.
К сожалению, за 90-е годы, особенно первые десять лет, мы потеряли эту систему опытно-производственных хозяйств. Они ушли. Часть приватизировали, часть обанкротили, часть сейчас еще существует, влачат жалкое существование, но их пытается Минобрнауки сохранить, хотя бы отдать их институтам. И на сегодняшний день сорта создаются, производятся в небольших партиях, а тиражировать негде, некому.
А в этих условиях что наиболее удобно? Мы же в ВТО, и тут же у нас импорт. Подходит иностранный товарищ и говорит: «А у нас, – говорит, – вот есть, – сорта пшеницы Monsanto, или Syngenta, или Bayer, давайте мы зайдем с ней на ваши поля. Какая вам разница? У вас же все равно нет достаточного количества, чтобы получить ваши тиражи».
Таким образом они внедряются на территорию страны. Но это, знаете, такой сыр в мышеловке, как я считаю, потому что сегодня это все удобно, а завтра изменение курса доллара, изменение политической ситуации, санкции пресловутые и так далее. И таким образом страна может потерять продовольственную независимость, и вот это очень опасно.
Я считаю, это одна из основных проблем в нашем сельском хозяйстве. Ну а остальные проблемы в принципе решаемы, и мы видим, что сельскохозяйственная отрасль очень плюсует, развивается.
Но тоже здесь перекос, о чем у меня душа болит. Перекос в чем? В том, что развиваются холдинги крупные, которые поглощают более мелкие предприятия. Они их вынуждены либо разорить, либо поглотить. И получается, что у нас, допустим, в одной области расположен крупный холдинг, который может обеспечить продукцией несколько областей. Что в этом случае делать мелкотоварному производству, личным подсобным хозяйствам, мелким фермерам – что им делать? Они вырастили трех, пять, 20 бычков, куда им мясо деть? Некуда, потому что рядом стоит монстр, который производит огромное количество продукции, которая, конечно, не выдерживает конкуренции по себестоимости, и ты либо в убыток себе работай, либо закрывайся. Что делать человеку без земли? И он начинает уезжать в город. Дети уезжают, молодежь уезжает, и село закрывается, нищает и исчезает с карты. Вот это я считаю тоже огромнейшей проблемой, которую мы должны каким-то образом решать.
И: Каким вам видится решение этих проблем?
Донник: Первое – это развитие своей отрасли селекции и семеноводства. Кстати, хочу сказать положительное в адрес нашего основного регулятора, Министерства сельского хозяйства России. Они этой проблемой очень озабочены. Постоянно работает Научно-методический совет при Минсельхозе, как раз посвященный этой теме. Регулярно выходят на-гора и проходят регистрацию наши сорта, институты тоже очень мощно работают в этом направлении, и я даже наблюдала какую-то динамику в последние пять лет. Идет научная продукция. Теперь речь идет как раз о семеноводстве. Но, к сожалению, пока еще закон о семеноводстве не принят, хотя по крайней мере он разрабатывается. Уже его проекты есть, они заходили в Думу, и это шаг вперед.
Второе, что бы я хотела сказать – это, конечно, программа устойчивого развития сельских территорий. Мы все возлагаем на нее очень большие надежды. Почему? Потому что она комплексная, она предполагает развитие всех направлений – это и здравоохранение, и образование, и дошкольное и школьное образование. Это строительство дорог, газификация и прочее. Естественно, она требует очень много денег. Но, с другой стороны, начинать когда-то надо. Эта программа должна заработать.
Вот, кстати, мы на следующей неделе проводим Президиум Российской академии наук, как раз посвященный этой теме, где будет обсуждаться и научная составляющая. Основной вопрос, который там стоит – это обоснование финансовых затрат на те направления, которые предусмотрены в этой программе. Это и школы, это и дорожная сеть, и прочее.
Но один из главных вопросов – это все равно занятость населения. То есть нужно строить и обустраивать поселки, где есть сельскохозяйственное производство. То есть людям надо дать работу. Это, наверное, одна из самых серьезных задач. Она должна обращать на себя пристальное внимание всех – и органов власти, и законодательных органов, и, конечно, ученых. Мы-то хотим, чтобы ученых привлекали как можно шире для научного сопровождения этой программы и своевременной корректировки.
И: Ирина Михайловна, я хотела бы поговорить о проблеме, которой вы тоже много лет как ученый, как человек с ветеринарным образованием, занимались. Это проблема, связанная с болезнями животных. Существует такая область науки и медицины – зооонкология. Что происходит с нашими животными, откуда появился рак? Это то же самое, что у людей? Это экологический фактор, изменение образа жизни или что-то еще?
Донник: Конечно, гемобластозы животных – это очень острая тема, она у нас в стране встала уже в 70-х годах прошлого века, когда не было современных методов диагностики, но в основном ориентировались на клинические признаки. Тогда стало ясно, что у животных происходит что-то не то, когда у них вырастали огромные новообразования или наступала внезапная смерть. Болезнь пришла к нам из-за рубежа. Она была завезена в страну во время Великой Отечественной войны и сразу после нее, когда шло массовое перемещение животных. Сначала наших животных угоняли на территорию Европы, затем они возвращались обратно, и вот тогда произошло, видимо, заражение и занос в нашу страну этого заболевания.
И: То есть это заболевание инфекционное?
Донник: Да. Вот в чем и сложность этой проблемы: доказано, что лейкоз крупного рогатого скота – это вирусное заболевание. Но в этой же группе есть ряд онкологических заболеваний человека, которые тоже отнесены к вирусной этиологии, и это нас настораживает, то, что экологический фактор может быть и инфекционным, в том числе и у человека. Если говорить про лейкоз, я могу сказать, что это заболевание достаточно коварное. Развивается медленно, скрыто, его очень трудно на ранних этапах диагностировать. Но при этом оно все равно есть. Вирус попадает в организм животного, начинает развиваться, реплицируется. Животное становится источником инфекции, распространяет её. Никак клинически это не проявляется, но в организме идут, конечно, перестройки иммунной системы, накапливаются различные метаболиты жизнедеятельности вируса, и все это приводит к тому, что когда оно уже развивается и переходит в следующую стадию, когда появляются изменения в крови и когда она уже буквально нафарширована раковыми клетками, это все попадает в продукцию и на продукты питания. Вот это, конечно, очень плохо. Ну и последняя стадия – это терминальная, когда у них развиваются новообразования.
Вы знаете, кстати, очень интересная ситуация. В России мы находимся здесь на очень передовых позициях в плане диагностики и ликвидации этого заболевания. По нашим инструкциям, по нашим правилам, к животному, которое уже определили на основании тест-систем, что оно является инфицированным, применяются ограничительные меры. По крайней мере, до второй фазы, когда уже в крови идет рост раковых клеток, эти животные выбраковываются.
Будучи в прошлом году в Японии, мы узнали такой факт, что они занимаются только последней стадией, терминальной, которую у нас сейчас в стране редко где найдешь, потому что мы не допускаем до этого. А вот там занимаются только терминальной стадией и диагностируют только ее. То есть фермер раз в год, в два должен, если у него выявили такое животное, где опухоли развелись, всех своих животных обследовать, но опять же, только на наличие опухолей. Он может быть нафарширован вирусом, раковыми клетками, но если нет нигде опухолей, то продукция идет. Мясо средней и слабой прожарки, эти знаменитые бифштексы, – это все может использоваться.
В России мы находимся здесь на голову впереди, у нас отработаны очень хорошо тест-системы, причем для разных методов диагностики. У нас очень хорошо сейчас развивается молекулярная диагностика на основе ПЦР.
Но у вируса очень много коварных вещей. Он тоже мутирует, он тоже иногда не поддается, но, по крайней мере, борьба планомерная в России идет. Конечно, не такими, может быть, удачными темпами, как бы хотелось, потому что все-таки это экономическая проблема, но есть регионы, которые полностью освободили своих животных от этой инфекции.
И: Это какие же регионы?
Донник: Прежде всего, конечно, Свердловская область.
И: Где вы, собственно, жили, работали и, наверное, навели там порядок?
Донник: Где мы начинали. Там мы эту программу и начали проводить с 1993 года. И вот эта программа через 15 лет дала свои результаты. То есть Свердловская область была в принципе освобождена от этой болезни. Теперь там увеличилась продуктивность животных примерно на 15-18%. И сейчас область входит в десятку производителей, хотя это Урал, это промышленный регион. Очень хорошо поработали в Ленинградской области, в Вологодской, Тюменской. В настоящее время успешно работает и ведет эту планомерную борьбу с этой инфекцией Краснодарский край. Тоже непростая была ситуация, 90% поражения животных этим заболеванием. Сейчас это уже где-то на уровне 10-15. То есть, работа идет, есть позитивные нотки. Но еще далеко до победы.
И: Ирина Михайловна, я знаю, что вы занимались также исследованием экологических проблем. Какую лепту экология вносит во все эти направления?
Донник: Мы в свое время ввели такое понятие – ветеринарная экология. Нас как-то критиковали за эту терминологию, но, тем не менее, вынуждены были с нами согласиться. Потому что продуктивные животные, которые используются в сельском хозяйстве, к сожалению, были подвержены тем же проблемам в плане здоровья, что и человек, живущий в этих промышленных регионах, где идет интенсивное загрязнение антропогенными факторами или имеются какие-то поставарийные ситуации. Как, например, Чернобыль или Урал, где было радиоактивное загрязнение в свое время, восточно-уральский так называемый радиоактивный след, и так далее. И выяснили, что у этих животных в первую очередь страдает иммунная система. Раз страдает иммунная система, животные уже не так здоровы, то есть у них чаще регистрируют инфекционные заболевания или молодняк рождается малоспособный, требует очень большое количество лекарственных препаратов, антибиотиков. Мы вывели прямую корреляцию с этими экологическими факторами. Накопление в организме таких, например, металлов, как свинец, кадмий в первую очередь, затем алюминий, марганец, магний, медь, цинк, как раз и приводят к этим нарушениям регуляторной функции иммунной системы, и такие животные страдают.
Ну и, конечно, нам в этом случае остается предполагать: а как же у человека тогда? Если наши животные накапливают за свои пять, семь лет жизни количества, превышающие разумные нормы в пять-восемь-десять раз, то что же у человека? Он 70 лет живет в среднем, ну 80. Тогда что же у него?
Естественно, этот экологический фактор играет очень значительную роль. И мы посвятили много внимания снижению негативных последствий от антропогенных факторов. Разрабатывается целая система, особенно на Урале, где работает Школа в Уральском федеральном аграрном научном центре Уральского отделения РАН. Там уже на протяжении многих лет ведут мониторинг этих факторов и разрабатывают разные методы борьбы. В том числе направленные на сохранение и повышение качества здоровья животных.
И: Знаю, что Уральский аграрный университет, которым вы руководили, за эти годы поднялся в топ-пять лучших университетов страны, и это тоже ваша заслуга. Ирина Михайловна, как вы думаете, нашей стране удастся когда-нибудь выйти на лидирующие позиции в области сельского хозяйства? Удастся ли нам добиться приоритетной роли науки в применении сельскохозяйственных технологий?
Донник: Наталия Леонидовна, первая половина вопроса – мы уже добились такой роли. Россия уже выходит на лидирующие позиции. Скажите кто-нибудь 15-20 лет назад, что доля экспорта составит почти 30 миллиардов долларов, никто бы нам не поверил. Но теперь в очередь стоят за нашей продукцией. У России огромный потенциал в этом плане. Самое главное здесь, я считаю – мы сохранили наши земли для органического сельского хозяйства.
Что такое органическое – это экологически безопасного, или безвредного, если так можно сказать. То есть наши земли позволяют получить высококачественный урожай. Но если мы пойдем по пути, который нам навязывается активно через систему ВТО в том числе, если мы пойдем по системе интенсификации нашего сельского хозяйства, земледелия или животноводства с помощью различных вредных веществ, от которых уже весь мир отказывается, ничего хорошего из этого не получится. Это гербициды, огромное количество, фунгициды, это ГМО-продукты, это использование антибиотиков для профилактики и кормления животных. Пойдя таким путем, мы можем потерять свои лидирующие позиции и свой потенциал.
Наша наука сейчас стоит на острие, она борется с этим, пытается каким-то образом аргументировать, что не надо так делать. К сожалению, не очень получается. Поэтому вторая половина вопроса, займет ли наша наука лидирующее положение – я пока под вопросом оставлю. Очень бы хотелось, чтоб так было. Потому что у науки нашей тоже потенциал огромный сохранился. Конечно, хотелось бы больше внимания российской науке, аграрной науке, потому что потенциал у нее колоссальный.
И: Остается только пожелать, чтобы все это у вас получилось. Ведь вы человек, который не просто душой болеет за свою отрасль, но и способен свернуть горы. Спасибо вам большое за это интервью. Искренне желаю вам удачи.
Донник: Наталия Леонидовна, и вам спасибо, спасибо вашим коллегам, потому что представители вашей профессии, обладая активной гражданской, патриотической позицией, я не побоюсь этих громких слов, нам бы тоже очень помогли. Все привыкли, что сельское хозяйство – это изгои. Когда я ректором вуза работала, я знаю, приходят к нам студенты, и по сравнению с другими вузами они как бы «черная кость». И потом смотришь, как наши ребята начинают оттаивать. Когда мы подняли свой университет и он стал достаточно престижным, эти ребята хоть немножко расправляют плечи. А так снобизм – увы, он же существует.
«Экспертный разговор» проведен при поддержке Министерства науки и высшего образования РФ и Российской академии наук.
Источник: https://scientificrussia.ru
